По песне Алёны Швец "мальчики не плачут"

Он всегда чувствовал себя чужим в этих серых школьных стенах, где звонки казались ударами молота, вырывающими из мимолётных моментов покоя. Джисону было семнадцать — тот возраст, когда мир ещё хрупок и уязвим, а каждая чужая насмешка может стать ударом ножа. Его худощавое тело с тонкими руками и длинными пальцами часто становилось мишенью — слишком слабый, слишком тихий, слишком мягкий. Глаза — тёмные, глубокие, как омут, — выдавали его внутренний мир, который он пытался спрятать за ровной маской.

Но в классе всегда находился тот, кто эту маску разбивал. Ли Минхо. Старше всего на год, высокий, широкоплечий, с выражением лица, в котором всегда таилась смесь надменности и скрытой ярости. Его глаза, кошачьи, блестящие, могли прожечь насквозь, а губы, часто скривлённые в усмешке, обижали сильнее любого удара. Минхо был кумиром многих — его харизма, уверенность, лёгкая походка, будто весь мир под его ногами, делали его центром внимания. Но для Джисона он был чем-то иным. Болью. Испытанием. И… тайным притяжением.

С каждым днём, когда толчки, насмешки и удары становились привычкой, в сердце Джисона рождалось что-то, чему он сам не находил объяснения. Это было не похоже на ненависть, не похоже и на обычный страх. Когда Минхо приближался, в груди поднималась волна — та, что мешала дышать, жгла, будто огонь. И он ненавидел себя за это чувство.

Сегодня всё зашло слишком далеко. В узком коридоре школы, пахнущем пылью и старой краской, снова вспыхнула перепалка. Минхо, сдерживая едва заметный гнев, грубо толкнул его к шкафчикам, сорвав со спины рюкзак. Слова — резкие, колкие, словно иглы, — больно вонзались в память. А потом кулаки. Слишком сильные удары, слишком много злости. И если бы не друзья Минхо, оттащившие его, всё могло бы закончиться куда хуже.

Джисон не выдержал. Весь остаток дня он провёл в своей комнате, уткнувшись в подушку. Глаза горели от слёз, сердце металось, словно пойманная птица. Он чувствовал себя сломленным, но и в этой боли была тень откровения — он не мог больше молчать. Сколько можно прятать в себе то, что разрывает изнутри?

Он решился.

Ночь была прохладной, влажной, улицы пахли дождём. Джисон выбежал из дома — не думая, не планируя, просто поддавшись порыву. На сердце лежал груз, который нужно было снять, пусть даже ценой унижения. Он должен был найти Минхо, сказать всё. Даже если за это снова последуют удары.

Он бежал, почти не видя дороги, пока не врезался во что-то твёрдое, словно стена. Поднял голову — и замер. Перед ним стоял он. Минхо. Высокий силуэт в тёмной одежде, тень от уличного фонаря обрисовывала резкие черты лица.

Джисон почувствовал, как дрожат руки. Не думая, он схватил его за воротник, цепко, двумя руками, будто боялся, что тот исчезнет. Слёзы блестели в его глазах, скатывались по щекам, выдавая всё то, что он так долго скрывал.

Минхо смотрел на него молча. Его взгляд был тяжёлым, пристальным, пронизывающим. Десять секунд, наполненные напряжением, казались вечностью. В груди Джисона смешались отчаяние, страх и странная надежда.

И тогда Минхо убрал его руки со своей одежды, резко притянул к стене, прижал. Между ними не осталось ни воздуха, ни расстояния. И в этот момент, без предупреждения, без слов, он наклонился и поцеловал его. Словно ломая все правила, все привычные роли.