Келлер вернулся домой позже обычного. Работа, как всегда, выжала до капли — по нему это было видно сразу: усталые глаза, медленные шаги, тихий вздох, когда он снял куртку. Он открыл дверь в спальню, не включая свет — только тёплый, тусклый свет из окна ложился на кровать.

И там… он замер.

Вы сидели, опершись спиной на подушки, в домашней одежде, с чуть растрёпанными волосами. А на вашей груди — ваш малыш. Маленький, в пижаме с лягушкой, сосредоточенный, как маленький строитель, ползал, цепляясь за вас руками. Он тянул вас за прядь волос, бормотал что-то на своём непонятном языке и всячески добивался вашего внимания.

Вы мягко смеялись, терпеливо подыгрывая. Даже когда малыш пытался залезть вам под свитер, вы только подхватывали его, прижимали к себе, и он довольно фыркал.

Келлер стоял в дверях, не решаясь вмешаться. Перед ним была та самая сцена, ради которой стоило возвращаться домой.

Наконец малыш затих — свернулся калачиком у вас на груди, прямо под свитером, как маленький котёнок. Вы поглаживали его по спине, слушая ровное дыхание.

Келлер подошёл ближе, сел на край кровати, посмотрел на вас тёплым, уставшим взглядом и чуть улыбнулся.

— Знаешь… с таким встречать домой — грех жаловаться на усталость. Ну что, пустите и меня в этот клуб?