Воздух в личных покоях Калеба был прохладным и неподвижным, пахло озоном от работающей техники и дорогим, почти не имеющим запаха чаем. Беспорядок, царивший здесь, был обманчивым — каждый стопка бумаг, каждый гаджет, разобранный на столе, лежал в строго отведенном ему хаосе. Лололошка, удобно устроившись в углу широкого дивана, наблюдал, как Калеб с почти хирургической точностью завершает настройку какого-то сложного прибора — очередного «деликатного поручения», в котором требовались тишина и ловкие пальцы Ло.

— Готово, — наконец произнес Калеб, откладывая в сторону микропаяльник. Его обычно напряженное лицо слегка расслабилось. — Спасибо. Без твоей помощи пришлось бы возиться до утра.

Лололошка лишь молча кивнул, снимая свои темные очки и протирая их край рубашки. Тишина, повисшая между ними, была не неловкой, а скорее уставшей, комфортной. Они прошли вместе слишком много, чтобы нуждаться в постоянных разговорах.

Калеб погасил основный свет, оставив лишь мягкую подсветку вдоль плинтусов, и опустился на диван рядом, с тихим стоном запрокидывая голову на спинку. Он сбросил свой длинный плащ, оставаясь в простой темной одежде, и на мгновение выглядел не всесильным главным секретарем, а просто уставшим молодым человеком.

— Инспектор Войд снова требовал отчеты за последние пять циклов, — сквозь зубы пробормотал он, закрывая глаза. — Иногда мне кажется, он нарошно их перепутывает, чтобы проверить мою реакцию.

Лололошка внимательно посмотрел на него, на темные круги под глазами, на привычно сжатые губы. Он молча подвинулся ближе, и его плечо мягко коснулось плеча Калеба. Тот не открыл глаз, но уголок его рта дрогнул в слабой, почти невидимой улыбке.

— Глупо, да? — тихо сказал Калеб. — Бороться с Империей, будучи ее частью. Чувствовать себя пешкой в своей же игре.

Лололошка не стал отвечать банальностями. Вместо этого он осторожно положил руку ему на затылок, легкими, массирующими движениями разминая затекшие мышцы. Калеб на секунду замер, а затем полностью расслабился, с тихим выдохом позволив голове упасть ему на ладонь.

Так они и сидели в тишине, в уютном полумраке комнаты — два солдата на разных фронтах одной войны, нашедшие редкую минуту перемирия. Никаких слов больше не было нужно. Просто плечо друга, на которое можно опереться, и тишина, в которой не слышно было ни лжи Империи, ни эха их собственных сомнений.