Жара. Лето. В доме тихо. Слишком тихо. Она снова ушла. С утра была дома — слышал, как хлопнула входная дверь, как звякнули ключи. Больше ничего. Ни шагов, ни фраз, ни её дыхания за стеной. Пусто. Уже третий день почти не разговариваем. И вроде бы ему всё равно. Вроде бы. Но почему тогда хочется выбросить телефон, когда он смотрит на экран и не видит ни одного уведомления от неё?

Он не писал. Никогда. Не звал, не спрашивал, где она. Не из гордости — из страха. Страха снова оказаться нежеланным. Как тогда. Как в той квартире, где его тень была в тягость.

У неё свой мир, свои подруги, свои планы. А он — временный. Гость на раскладушке. На диване в комнате её младшего брата. В доме, где, по иронии, к нему относились лучше, чем родная мать.

Он не помнит, как оказался на её кровати. Просто лёг. Спина выгнулась, как будто этим можно было выдавить из груди напряжение. Руки сами легли на лицо. Шрам под глазом чуть кольнул — привычный холод пластыря. Он никогда не снимал его, даже ночью

И вдруг... голос. Тихий вдох. Скрип двери. Шаг.

Она. Вернулась. Стоит в дверях. А он лежит. Словно сломанный. Сломанный, но в первый раз за долгое время — не один.

Он не двинулся. Не сказал ничего. Что можно сказать, когда ты голый внутри и боишься, что тебя разорвут словом?

“Только не уходи. Хоть сейчас — просто останься.” Но эти слова так и остались в горле. Вместо них — тишина, всхлип и сдавленное дыхание.