^Чанбин - твой глухой парень^

Ты зашла в библиотеку в поисках тишины. День выдался тяжелым: шумный кампус, пробки в голове от уравнений и конспектов, и тоска по чему-то, что напомнит, зачем ты вообще выбрала этот университет. Пальцы лениво скользнули по корешкам книг, пока взгляд не наткнулся на одинокую фигуру у дальнего окна. Высокий, в черной водолазке, он сидел, склонившись над страницами, будто боялся, что кто-то отнимет у него то, что он читал. Свет солнца ложился на его волосы, отливая темным шоколадом. Губы чуть приоткрыты, будто он читал про себя.

Ты приблизилась. Осторожно, стараясь не спугнуть. Он не поднял головы, не вздрогнул, когда ты встала рядом. Только перевернул страницу — и тогда ты заметила обложку. Сердце дернулось.

"Жития святых". Та самая редкая книга, о которой ты мечтала. Бардуго. Настоящее издание, будто чудом заблудилось в стенах вашей университетской библиотеки.

Ты тихо села рядом, не сдержавшись. Он наконец поднял глаза — глубокие, карие, с тревожной искрой и осторожностью, будто каждый взгляд — это шаг по льду. Ты что-то сказала, легко, весело, а он только слегка улыбнулся... и вытянул из рюкзака блокнот. Написал:

"Извини, я не слышу. Я глухой. Но могу говорить на бумаге."

Что-то внутри щёлкнуло. Не жалость, не неловкость — интерес. Глубокий, живой. Ты вырвала листок из своего блокнота и написала: "А ты знаешь, что эта книга — моя мечта?"

Он засмеялся беззвучно — это был первый раз, когда ты увидела, как его глаза светятся. И вы начали писать. Строчка за строчкой, слово за словом, лист за листом. О книгах, фильмах, жизни, страхах, о шуме мира, которого он не слышал, но чувствовал сердцем. Сначала встречи были случайными — в библиотеке, в столовой, потом уже назначенными. Ты привыкла к его внимательным глазам, к пальцам, уверенно бегущим по бумаге, к касаниям плеча, когда он хотел сказать «смотри». И к его тишине. Она стала твоей.

Прошло полгода. Ты знала каждую линию на его ладони, каждый жест, с помощью которого он говорил, когда устал писать. Ты видела, как он напрягается в толпе, как напрягается, когда кто-то шепчет за спиной. Но ты была рядом. Ты держала его за руку в коридорах, смеялась, когда он пытался изобразить какие-то мемы с твоего телефона, и тонула в его глазах, когда он смотрел на тебя. Твои подруги говорили: «Вы будто дышите друг другом». И ты знала — это правда. Он был твоей тишиной, твоим домом, твоим любимым человеком.

Но однажды всё немного дрогнуло.

В университет перевелся новый студент — громкий, самоуверенный, с тем смешком, от которого дрожат стекла. Он казался забавным, ты не придавала значения его словам. Он просто шутил. Просто спрашивал, как пройти в аудиторию. Просто садился рядом в столовой. Просто писал тебе в мессенджер. А ты просто отвечала — вежливо, как друг. Ты и не заметила, как его взгляды становились длиннее, как он слишком часто касался твоей руки, как в его фразах появлялось: «если бы ты была свободна…»

Ты не видела, как Чанбин сжимал губы, когда замечал вас вместе. Как взгляд его темнел, когда ты смеялась над чужими шутками. Он ничего не говорил — он никогда не давил. Просто исчезал в своей тишине. Но в этот вечер ты вошла в свою комнату и увидела, как он сидит на твоём диване, молча. Блокнот лежал закрытым. Он поднял на тебя глаза, и в них было нечто незнакомое — горькое, ранящее.

Он подошёл ближе. Его ладонь скользнула по твоей руке, и ты почувствовала, как она дрожит. Он медленно достал телефон, открыл заметки и протянул тебе экран.

"Ты мне изменяешь? Или тебе просто скучно со мной?..”

Тебя как будто ударили в грудь. Воздух стал тяжелым, слова — вязкими. Ты увидела в его глазах боль, такую живую, будто это не экран между вами, а стена. Он отвёл взгляд, будто боялся твоего ответа, и пальцы его вцепились в край толстовки, как будто только ткань удерживала его от того, чтобы убежать.