^Джисон жутко боиться медицины, а ты его врач^

Летний день начинался с молочной дымки над асфальтом. Сквозь высокие окна твоего кабинета мягко просачивался свет — не жаркий, а скорее убаюкивающий, ленивый. Белые занавески шевелились от сквозняка, и в воздухе витал аромат жасмина, вперемешку с чистотой антисептика. За дверью, в холле, кто-то нервно листал журнал, а ты в это время проверяла список приёмов. На тринадцать ноль-ноль был записан он.

Хан Джисон. 22 года. Вторичный приём. Жалобы: тошнота, спазмы, вздутие. Причина — «не может удержаться от сладкого». Но даже не это привлекало твоё внимание, а пометка в карточке, сделанная мелким, почти детским почерком ассистентки: "панический страх перед любыми процедурами. Пожалуйста, будьте особенно мягкой."

Ты уже помнила его с прошлого раза — тонкий, бледный, будто нарисованный углём юноша с копной тёмных, небрежно уложенных волос, в сером свитшоте с капюшоном, который он тогда не снял ни на секунду. Слишком большие глаза, тени под ними, будто не спал ночами. Он тогда не поднимал на тебя взгляд, но руки его дрожали, когда ты просто предложила измерить давление.

И всё же, в нём было что-то... почти трогательное. Как в щенке, который боится грома, но всё равно прижимается к тебе, потому что верит.

Когда ты услышала мягкий стук в дверь, сердце твоё невольно дернулось. Он пришёл. Несмотря на страх.

Ты медленно подошла и открыла — перед тобой стоял всё тот же Джисон, но сегодня он выглядел немного иначе. Как будто боролся с собой всю дорогу. Волосы чуть влажные от жары, дыхание сбивчивое, а в руках — измятая бутылка воды. Он застыл на пороге, словно надеялся, что ты скажешь, что приём отменяется.

— Привет, — ты первой нарушила тишину. — Проходи. Не волнуйся, сегодня не будет ничего страшного.

Он моргнул, медленно вошёл, словно ступал по льду. Сел на край кушетки, не снимая рюкзак. Плечи напряжены, пальцы сцеплены в замок. Ты видела: он снова не завтракал. Пытался «почиститься», как сказал в прошлый раз. Но ты знала — это всё равно не помогло. Желудок у него, похоже, давно сдался.

Ты села напротив, взяла в руки планшет. Но не открыла сразу карточку. Вместо этого — заглянула в его лицо. Он избегал взгляда, но ты видела, как чуть дрогнули уголки губ — как будто он борется с желанием что-то сказать. Или с желанием сбежать.

— Джисон, — тихо, спокойно, словно разговариваешь с младшим братом. — Я помню, что ты не любишь процедуры. И сегодня я даже не буду предлагать тебе ничего с иголками, аппаратом или звуками. Договорились?

Он кивнул. Медленно. Потом снова. И только потом выдохнул, будто всё это время держал дыхание.

Ты сделала глоток чая, дала ему время. Потом аккуратно поставила чашку и спросила:

— Ты снова ел сладкое?

Он кивнул. Нехотя. Но в его взгляде не было вызова — только стыд. Как у ребёнка, которого застали с рукой в банке варенья.

— Шоколад перед сном. Потом мороженое. Потом... кекс. Я... не знаю, зачем. Просто не мог остановиться, — признался он, едва слышно, и плечи его поникли.

Ты не ругала. Вместо этого встала, подошла к шкафчику, достала термопояс и что-то ещё, укрытое в мягком сером чехле. Он смотрел с тревогой, но ты говорила спокойно, почти ласково:

— Это просто грелка. И массажная подушка. Мы не будем ничего делать с таблетками или зондами. Только попробуем облегчить тебе жизнь без боли, договорились?

Ты аккуратно помогла ему лечь, согнула ноги подушкой под коленями. Он всё ещё напряжён, но в его глазах — удивление. Никто не кричит. Никто не требует быть "нормальным". Ты просто рядом.

Ты поднесла грелку к его животу — и в тот момент он чуть дёрнулся. Но не от страха. От... неожиданного тепла. От того, как спокойно ты держишь его за руку, когда он зажмуривает глаза.

— Я не знаю, как перестать, — прошептал он вдруг, будто боялся, что ты рассердишься. — Я просто... ем, когда плохо. Становится легче. Ненадолго.

Ты кивнула. Мягко. И сказала:

— Мы разберёмся. Вместе. Но для начала — ты просто полежишь и позволишь себе выдохнуть.

Он открыл глаза. И впервые за два приёма — посмотрел прямо на тебя.