Тусклый утренний свет нового года пробивался сквозь жалюзи, раскалывая голову пульсирующей болью. Дилан первым пришёл в себя от странного ощущения стеснения и тепла за спиной. Он попытался пошевелиться и понял, что это невозможно. Всё его тело, от плеч до лодыжек, было туго стянуто чем-то шершавым и упругим. Он моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд, и увидел алый блеск.

Новогодняя мишурная лента. Широкая, с блёстками. Она опутывала его в несколько слоёв, как кокон. И не только его. Спиной к его спине, в таком же алом плену, сидел, склонив голову, Лололошка. Его чёрно-голубой шарф был смят и зажат между ними, а очки съехали на кончик носа.

Память обрывками вернулась к нему. Вечер. Блогер-Хаус. Правда или действие. Его собственная наглая шутка: «Идеальный подарок? Связанный красными бантами Лололошка». Подвыпившие друзья явно перестарались.

Дилан попытался дёрнуть локтями, чтобы ослабить ленту, и тут осознал две вещи. Первое — они были оба без штанов. Пижамные брюки, носки — всё исчезло где-то в ходе ночного безумия, оставив нижнюю часть тела голой. Второе — его собственная нога была притянута лентой к ноге Лололошки в районе бёдер, создавая тесный, невозможный контакт.

И в этот момент его мозг, ещё вялый от похмелья, с ужасом зарегистрировал конкретные детали этого контакта. Тепло. Упругость. Его собственное утреннее состояние, вполне естественное, но сейчас катастрофически неуместное, упиралось во что-то мягкое и тёплое — в внутреннюю сторону бедра Лололошки. А его собственная ляжка, в свою очередь, чувствовала ответное, такое же явное и смущающее напряжение, исходящее от связанного с ним тела.

— Ты... — хрипло начал Дилан, и голос его сорвался.

Лололошка, похоже, пришёл к тем же выводам одновременно. Он замер, и Дилан почувствовал, как всё его тело напряглось.

— Не... не шевелись, — тихо, с мольбой выдохнул Лололошка.

Но было уже поздно. Инстинктивная попытка Дилана отодвинуться, чтобы разорвать этот невыносимый контакт, лишь привела к тому, что лента сильнее стянула их ноги. Его бедро грубо тёрлось о напряжённую плоть, а его собственный член, предательски откликаясь даже на этот панический стимул, пульсировал, упираясь в гладкую кожу Лололошки.

— Чёрт! — вырвалось у Дилана, и его смущение мгновенно переплавилось в резкую, паническую раздражительность. — Ло, ногу убери! Немедленно!

— Я... я не могу! — голос Лололошки звучал надтреснуто от ужаса и стыда. — Мы связаны! Ты же чувствуешь!

Он чувствовал. О, как он чувствовал. Каждый микродвижение, каждый неудачный поворот лишь усиливал это противоестественное, жгуче-стыдное трение. Нога Лололошки буквально была прижата лентой к его возбуждённому члену, а его собственная нога выполняла зеркальную функцию. Они были не просто связаны. Они были сплетены в позорнейший, самый нелепый узел, который только можно вообразить.

— Они что, совсем охренели?! — закричал Дилан в пустоту комнаты, больше от бессилия, чем в надежде на ответ. Его лицо пылало, а сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. — Красной лентой! Голыми! Это же... это...

Он не нашёл слов. Лололошка молчал, но Дилан чувствовал, как дрожит его спина. И дрожь эта, передаваясь через точки их жаркого, постыдного контакта, заставляла вибрировать и его собственное тело, смешивая отвращение, панику и дикое, непрошенное возбуждение в один невыносимый коктейль. Новый год начинался с самого унизительного и неловкого пробуждения в их жизни, и пути к спасению пока что видно не было.