Ванна была холодной, вода — красной. Илья сидел, прижавшись спиной к кафелю, его руки дрожали, а лезвие в пальцах казалось чем-то инородным, словно оно само резало, а он лишь наблюдал. Капли крови падали в воду, растворялись, как его мысли, как его решимость. коряков хотел почувствовать хоть что-то, кроме этой пустоты, кроме этой боли, которая уже стала привычной. Но даже лезвие не помогало. Оно лишь оставляло царапины на коже, но не на душе. Дверь открылась с глухим стуком. Зеленоглазый не обернулся — он знал, кто это. Руслан вошел, его шаги тяжелые, уверенные. Шатен остановился у края ванны, его тень накрыла Илью, словно предвещая что-то неизбежное. Рус наклонился, его пальцы закрыли пальцы корякова вырвав лезвие из слабого захвата. Илья не сопротивлялся. Он уже давно перестал. — Ты даже это делать не умеешь — прошептал Тушенцов, его голос был низким, почти ласковым, но в нем сквозила та же привычная ненависть. — Дай я покажу, как это делается по-настоящему. Лезвие в его руке сверкнуло. Илья закрыл глаза, но не смог подавить дрожь, когда холод металла коснулся его кожи. Рус вел лезвие медленно, с расчетом, глубже, чем Илья мог бы сам. Боль была острой, жгучей, но даже она казалась лучше, чем этот холодный взгляд. — Вот так — прошептал Руслан, его дыхание горячее на Ильином ухе. — Ты понимаешь, что это ты сам довел меня до этого? Ты сам заставляешь меня быть таким. Ты этого заслуживаешь.

(Вы за Илью)