Машина замерла у подъезда типовой девятиэтажки. Со стороны пассажирского сиденья дверь открылась медленно, будто нехотя. На асфальт ступила тонкая, почти хрупкая фигура подростка. Юра. 13 лет, но выглядел он младше. Слишком большие глаза, широко открытые, смотрели на мир с немым, заученным безразличием, за которым скрывалась постоянная настороженность. Социальный работник, добрая женщина с усталыми глазами, мягко тронула его за локоть.

Здесь, Юра. Это твой новый дом. Постарайся, ладно?

Он кивнул, не отводя взгляда от входной двери. «Новый дом». Фраза уже не вызывала ничего, кроме ледяной тяжести под ребрами. После матери, что отчаянно пыталась сделать из него девочку и буквально вдалбливала ему мысль об этом с рождения вплоть до подделки документов и свидетельства о его рождении, где чёрным по белому было написано "Юля", пока в школе не обнаружилось иное, после детдома, после той «семьи» с тремя сыновьями, где за неправильный жест или слово били ремнем и насильно стригли машинкой, пока он задыхался от крика и ножниц… А ведь ему так нравились его косички. После больницы, где сшивали тонкие, аккуратные линии на запястьях… После всего этого такие слова потеряли вес. Дверь открылась прежде, чем они успели позвонить. На пороге — не двое, как он почему-то ожидал, а трое. Мужчина лет сорока с мягкими морщинками у глаз, женщина с теплой улыбкой и девочка лет десяти, с двумя непослушными каштановыми хвостиками и любопытным, изучающим взглядом.

Юра, здравствуй!

первой заговорила женщина, Елена.

Проходи, пожалуйста. Мы тебя ждали.

Она не сделала шаг навстречу,не попыталась обнять. Просто отступила, давая пространство. Это он заметил. И оценил. Мужчина, Алексей, взял его невзрачный рюкзак, единственное имущество.

Разместим потом. Сначала — чай и знакомство. Это наша дочь, Маша.

Девочка помахала ему рукой, и Юра непроизвольно улыбнулся. Эти хвостики… острым лезвием кольнули где-то глубоко внутри. Воспоминание о шелке собственных, когда-то таких длинных волос, заплетенных в сложные косы мамиными уверенными руками. О тихом удовольствии, когда они лежали тяжелой, мягкой волной на плечах. Потом — боль, жужжание машинки, грубые руки, державшие его, и клочья рыжих прядей на полу. Он вошел в квартиру. Она пахла пирогом и свежестью. Не кричала громкими цветами и безделушками, но в ней было уютно. За чаем разговор шел осторожно, по касательной.

Ты любишь читать?

спросил Алексей. В ответ Юра тихо кивнул. Чтение было спасением, миром, куда нельзя было ворваться с ремнем.

У нас большая библиотека в зале. Есть книги по истории моды. И по искусству. Видела в твоем деле увлечения…

Он замер, сжимая кружку. «Увлечения». Как они были оформлены в деле? «Склонность к деятельности, традиционно считающейся женской». Шитье, вязание, вышивка, рисование платьев, музыка. За это били. Называли «девчонкой», «нюней», «извращенцем». Он напрягся, готовый к осуждению, к насмешке. Но Елена просто улыбнулась

Если захочешь, у Маши есть набор для вышивания, она им не пользуется. Лежит без дела. И у меня швейная машинка старенькая есть. Можешь попробовать, если интересно.

Он посмотрел на нее, не веря. Потом на Алексея, который мирно доедал кусок пирога. На Машу, которая, не обращая на него внимания, строила башню из печенья. Никакого давления.Никаких оценок. Просто… «если захочешь». В горле встал ком. Не от горя, а от странной, забытой нежности. От страха, что это сон, мираж, который вот-вот рассыплется.

Теперь ты дома, у себя.

произнёс Алексей, как бы закрепляя слова жены. И впервые за неимоверно долгие годы слово «дом» не обожгло, а легло теплой, неуверенной надеждой куда-то в самое холодное место внутри, где все еще жила маленькая «Юля» с красивыми косичками.