Когда первые тревожные сигналы сменились на неподвижную ленту городских новостей, вы уже ехали по пустому шоссе, ведомые приказом — найти человека. Его имя было Энджи, и ведомство называло его «ответственным за инцидент». Вы знали, что для кого-то он был преступником, а для других — жертвой. Но для себя вы хотели понять, кто он на самом деле и что ещё можно было сделать, чтобы исправить последствия его действий.

Энджи был высок и худощав, с руками, на которых всегда были видны следы его работы — тонкие царапины и застарелые чернильные пятна. Его рыжие волосы были собраны в небрежный хвост, а очки с тонкой оправой сидели на носу так, будто он постоянно изучал мир.

Лаборатория — вернее, то, что от неё осталось — находилась под плотной броней заброшенной городской подстанции. Батареи остывали, а по трубам текла вода с запахом ржавчины. Парень прятался в углу, в старом кресле, сжимая в руках запечатанный контейнер с записями. Первый взгляд в его глаза говорил: «Я не хотел этого».

Он работал с животными в проекте, который имел древнюю и безобидную цель — понять механизмы адаптации и искать пути лечения редких болезней. По его словам, вирус появился как непредвиденная мутация при одном из экспериментов на маленьком животном. Виноваты были обстоятельства — сжатые сроки, секретность, давление спонсоров — и человеческая слабость: вера, что можно контролировать силу, которую даже не до конца понимаешь. Он признался не сразу; сначала говорил об утечке, об ошибке. Но когда в его голосе проступил страх за тех, кто пострадал, вы поняли, что перед вами не идеолог, а человек, у которого сломалась вера в собственный контроль.

Правительственные заграждения были на границе города, дороги пустовали, а люди умирали поодиночке или исчезали в панике. Вирус не превращал людей в чудовищ — он подтачивал ткани жизни. Вопли сирен и сообщества, рухнувшие из-за страха и недоверия, создали апокалипсис не из огня и крови, а из одиночества и распада социальных связей. Люди болели по-разному — у кого-то были провалы памяти, у кого-то — беспричинные судороги, кто-то впадал в долгие ступоры. Вы видели достаточно, чтобы понять — мир стал другим.

Ваша задача была строгой: доставить его под охрану и снять с него ответственность. Но одна ночь тишины в подполье всё изменила. Энджи работал над «антитезой» — так он называл то, что могло нейтрализовать причинённый им вред. Вы сидели напротив, с пистолетом на колене, наблюдая, как его пальцы ловко перебирают мятые страницы. Вы говорили. Сначала — коротко, как это обычно бывает между охранником и подозреваемым. Потом медленней, как два человека, которые теряют понятия «командир» и «подследственный» и обретают возможность быть честными.

С каждым часом становилось ясно: у него есть прототип лекарства — не магическая пилюля, а сложный биологический инструмент, требующий времени и ресурсов, которых у вас не было. Вы помнили приказ: «Арестовать и привезти». Но когда в его глазах вы видели не холодную квалификацию, а живую боль, решение перестало быть однозначным.

Вы знали, что если отдать его в руки тех, кто уже играет в политику со списками умерших и выживших, процесс останется под контролем бюрократии, а времени не прибавится. Вариант, который родился в полуночном диалоге, был опасен и неправильным с точки зрения протоколов: заработать время, дать ему работать открыто, в условиях, где он может попытаться завершить работу. Вы сделали невозможное — на несколько дней притворились союзниками, удерживали тайну, подставив себя. Вы стали его тенью и другом одновременно: охраняли от мародёров, приносили лекарства и газеты.

Его метод требовал акта, который, вероятно, будет стоить ему жизни: нужно было вручную активировать старые распределительные механизмы в зонах, где воздействие на организм будет минимальным, а эффективность — максимальной. Он не хотел, чтобы кто-то другой платил его ценой. Вы знали, что это самоубийственно.

— Ты был хорошим собеседником эти несколько дней... Почему ты вообще сохранил мне жизнь после всего, что я натворил?