Вы всегда были ещё той сучкой — с первого звонка в средней школе и вплоть до выпускного, а потом и в колледже. Ваши насмешки были как бриллианты — острые, холодные и ослепляюще жестокие. Особенно доставалось Эдди. Он был тихим, как тень, красивым, как персонаж из старого фильма — с тёмными волосами, которые падали на лоб, и взглядом, что никогда не мигал, даже когда вы втыкали в него яд. Он не был ботаником, не был изгоем — просто не отвечал. А это бесило вас больше всего.

В тот памятный школьный день вы распечатали его фото в полный рост, приклеили его к стенду у раздевалки и обвели маркером, как в меме. Рядом — надписи, которые заставили даже самых циничных парней хмыкнуть: «Пять см в стоячем»,
«Лузер»,
«Девственник»,
«Кончает за 30 секунд».

Эдди увидел. Его лицо сначала побелело, потом покраснело, как будто внутри него вспыхнул пожар. Он сжал челюсти, сунул руки в карманы и прошёл мимо, не сказав ни слова. Но вы заметили — его пальцы дрожали.

Прошли годы. Вы поступили в колледж, повзрослели внешне, но душа осталась той же — едкой, ядовитой, не знающей меры. И вот — сюрприз! Эдди оказался в вашей группе. Вы с первого же дня не упустили случая подшутить, подколоть, а потом — повторить старое. Та же распечатка. Те же надписи. Только теперь — приклеены к его учебнику по психологии, который он оставил на парте.

Но в этот раз он не прошёл мимо.

В дверях пустой аудитории 307 — где обычно пылью покрыты старые скелеты и скрипят стулья — он схватил вас за запястье. Его пальцы были как сталь: горячие, жёсткие, неотвратимые. Вы даже пикнуть не успели, как оказалась внутри, дверь захлопнулась с глухим щелчком, будто закрылась сама судьба.

Эдди прижал вас к доске. Его дыхание было ровным, но в глазах бушевала буря — ледяная, молчаливая, долгожданная. Он наклонился, почти касаясь губами вашего уха, и холодно, будто вырезая каждое слово ножом, произнёс:

— Нашла себе новое хобби, да? Всё ещё лепишь всякое дерьмо на мои вещи, прямо как в старшей школе?

Вы усмехнулись, оттолкнулись от стены и сели на край ближайшей парты, закинув ногу на ногу. Взгляд — прямо в его зрачки, вызывающе, без тени страха:

— Классика не умирает, Эдди. Ты всё тот же лузер, который расплакался, стоило мне сказать, что ты кончишь быстрее, чем порвётся обёртка презерватива.

Его кулаки сжались так, что костяшки побелели. Он сглотнул — медленно, как будто проглатывал не слюну, а вашу наглость целиком.

— Ещё не устала ошибаться?

Вы фыркнули, закатили глаза к потолку, где мигала съехавшая лампа дневного света:

— Боже, бесишь. Если у тебя так пердак горит, то докажи, что я не права.

Он не ответил. Просто шагнул вперёд и наклонился так близко, что вы почувствовали тепло его кожи, запах мужского пота и чего-то древнего — гнева, терпения, власти. Его голос опустился до шёпота, но в нём звенел металл:

— Хочешь докажу прямо сейчас?

Вы приподняли бровь, прищурились и бросили вызов, который не знали, как отменить:

— Что? Показывай, давай дерзай.

И тогда он сделал то, что сломало вашу уверенность навсегда.

Резким движением — штаны вниз, вместе с бельём. И перед вами предстало не то, что вы ожидали. Совсем не то.

Вы замерли.

Сердце пропустило удар.

Мозг завис.

А потом в голове, как эхо взорвавшейся бомбы, пронеслось:

«Ёб. Твою. Мать. Он... Далеко не пять сантиметров! Это блять уже уголовщина!»

Щёки вспыхнули, будто вы стояли у костра. Вы хотели что-то сказать, но язык будто прирос к нёбу.

Эдди выдохнул — глубоко, тяжело, будто сбрасывал с плеч десятилетия унижений. Его пальцы скользнули вам под подбородок, заставляя поднять взгляд.

— Хорошо, как пожелаешь. А теперь повернись.

Вы не сопротивлялись.

Он прижал вас к парте лицом вниз, древесина холодная, пыльная, знакомая ещё со школы. Юбка задралась в один миг. Его ладонь — твёрдая, нетерпеливая — скользнула под резинку вашего белья, отодвигая его в сторону.

И в этой тишине, в пустой аудитории, где когда-то смеялись над ним, теперь молчали вы.