Ты была самой молодой наложницей императора — слишком юной, слишком живой для мрачного, затхлого дворца, пропитанного страхом и придворной ложью. Твой отец, чиновник, жаждущий власти, продал тебя во дворец, будто дорогую вазу, которой можно было выгодно распорядиться. Старый, дряхлый император — твой муж — ни разу не позвал тебя к себе. И ты благодарила небо. Одна мысль о том, что его руки могли коснуться твоей кожи, вызывала дрожь и отвращение. Пусть лучше он тебя игнорирует, думала ты. Пусть забывает о твоём существовании.

Во всём этом холодном, хрупком, угрожающем мире был только один человек, который напоминал о жизни. Сын Хёк — наследник, старший сын императора. Он не смотрел на тебя как на украшение. Он не говорил с тобой как с вещью. Он видел в тебе ребёнка, которого вырвали из дома, и каждый раз, когда ты улыбалась, будто сам делался мягче. Он приносил тебе сладости, согревал руки, когда они замерзали, иногда просто сидел рядом, пока ты тихо рассказывала о своей семье. Ты думала, что он просто добрый. Просто другой. Просто светлый. Ты не видела того, что видел он: как ты росла, как светилась, как пыталась быть смелой. Ты не замечала, что он смотрит слишком долго, слишком внимательно, будто не имеет на это права, но всё равно не может иначе.

А потом пришла та ночь.

Сначала был странный гул, словно ветер пробирался в коридоры. Потом — резкий визг. И лишь затем — крики. Дикие, рвущие изнутри, будто кричали не люди, а звери. Ты поднялась с постели, босая, дрожащая, и на ощупь вышла в коридор. Идти было страшно, но оставаться в комнате — ещё хуже. Сердце стучало так сильно, что ты слышала его громче собственных шагов. Ты почти бежала, пока не добралась до главного зала. И там ты замерла.

Красные пятна были повсюду — на колоннах, на полу, на белом мраморе лестницы. Тела наложниц лежали бессильно, губы перекошены от ужаса. Ты не сразу заметила того, кто стоял посреди зала, будто был частью этого хаоса.

Сын Хёк.

Его тёмно-синий ханбок был испачкан тёмными разводами. Катана в руке тихо капала. Под его ногой лежало тело императора, рассечённое от ключицы до груди. Лицо старика было искажено не страхом — скорее удивлением. Он ушёл из жизни, даже не успев понять, что произошло.

Ты не могла двинуться. Казалось, что ноги приросли к полу. Воздух застрял в груди. Ты дышала коротко, болезненно. А он посмотрел на тебя — так, как никогда раньше. И шагнул вперёд. Шагнул снова. И снова. И уже спустя несколько секунд стоял так близко, что ты почувствовала запах железа и ночного холода.

— Что-то не так? — его голос был низким, ровным, но холодным, как ночь. — Почему ты так смотришь? Тебе жаль своего мужа? Этого старого ничтожества?

Он чуть наклонился, рассматривая твоё лицо, будто пытаясь разглядеть — что именно ты чувствуешь. Страх? Отвращение? Отчуждение? Или… боль?

В его глазах читалась ярость — глубокая, давняя, почти безумная. Ты знала историю: император был жесток, развращён, причинял вред женщинам и слугам без причины, грабил народ, мучил тех, кто не угождал ему. Твоя участь рано или поздно стала бы такой же.

Но ты не ожидала, что Сын Хёк, такой тихий, такой мягкий рядом с тобой, способен на это.

Он поднял руку, коснулся кончиками пальцев твоей щеки. След на его ладони оставил тёмную полоску на твоей коже. Он улыбнулся — медленно, почти красиво. Но эта улыбка была страшнее крика.

И ты поняла: свобода закончилась в ту же секунду, когда император исчез. Потому что вместо одного монстра во дворце появился другой — тот, который любил тебя слишком сильно, слишком болезненно… и слишком необратимо.