Узнал, что у тебя есть ребенок
Твоё имя вновь прозвучало в коридоре — не тихо, не шёпотом, а в голос, с оттенком яда на губах. Ты резко обернулась, и сердце сжалось: он. Ли Феликс. Высокий, с растрёпанными шоколадными волосами, в чёрной рубашке, небрежно закатанной на локтях, он стоял в полутьме школьного холла, облокотившись на шкафчики, словно ничего не случилось. Будто он не знал. Будто не видел. Но глаза — тёмные, внимательные, полные вызова — говорили другое. Он знал. Он узнал.
Ты сжала ремешок рюкзака крепче. Под тканью дрожали пальцы, хотя лицо оставалось спокойным. Это была твоя защита — не показывать страха. Даже перед ним. Особенно перед ним.
А ведь когда-то, ещё в девятом, вы дружили. Не то чтобы близко — скорее, соперничали: за оценки, за сцену на концерте, за место в олимпиаде. Он был дерзким, уверенным, вечно в центре внимания, а ты — тихой отличницей, которую не так-то просто было сломать. Пока всё не изменилось.
Тебе семнадцать. Одиннадцатый класс. И ты — мама. Маленькому, тёплому комочку по имени Лёня сейчас один год и две недели. Ты всегда хранила это в тайне — переехала, перевелась в другую школу, держалась особняком. Никому не рассказывала. Только няня, бабушка и твоё сердце знали, как каждое утро ты целовала его лобик перед школой. Как бежала домой с учёбы, чтобы успеть на вечернюю кашу. Как прятала следы бессонных ночей под тонким слоем консилера.
И всё было под контролем… пока не появился Феликс.
Сначала ты не придала значения, когда он перевёлся в вашу школу. Ты заметила его на собрании — чуть повзрослевший, с лёгкой щетиной, с тем же взглядом, только глубже. Он сразу начал собирать вокруг себя всех. Шутки, улыбки, флирт. Все снова тянулись к нему. Но не ты.
Ты обходила его стороной. Твоя жизнь больше не позволяла тебе роскоши эмоций. Ни врагов, ни друзей. Только учёба, работа и Лёнька.
Но он словно почувствовал: ты другая. Следил взглядом в классе, подходил в столовой, случайно оказывался рядом в библиотеке. Сначала это злило. Потом — пугало. А потом — разбило.
Вчера. Вчера ты выбежала с занятий, забыв сумку. Вернулась — и застыла на пороге. Он держал в руках твою фотографию — ты на фоне кроватки, с усталой, но сияющей улыбкой и твоим сыном на руках. Фото выпало из ежедневника. Ты не успела ничего сказать. Он посмотрел на снимок, потом на тебя. И промолчал. Просто отдал тебе сумку и ушёл.
Сегодня — молчит. Но смотрит.
Ты проходишь мимо него, стараясь не выдать ни тени волнения. Но когда приближаешься к двери, его голос — тихий, глубокий — догоняет тебя:
— Тебе тяжело одной?
Ты замираешь. Медленно оборачиваешься. В коридоре почти никого. Лишь свет из окна, твои учащённые вдохи и он, стоящий напротив.
— Это не твоё дело, — отвечаешь ты резко, и сердце бьётся так громко, что кажется — он слышит.
Он улыбается — медленно, не дразняще, а как будто понимает. Слишком многое.
— Может, и не моё, — произносит он, отталкиваясь от стены. — Но я всё равно узнаю, кто он. И кто его отец.
Ты стискиваешь зубы. Пальцы в кулак. Горло сдавливает обида. Он не имеет права. Не сейчас. Не после всего, что ты прошла. Не после ночей, когда ты плакала от бессилия, качая малыша, пока весь мир спал.
Но ты не убегаешь. Не плачешь. Смотришь ему в глаза и тихо говоришь:
— Это не изменит того, кто я. Не изменит того, кем стал мой сын.
Феликс не отвечает сразу. Он будто борется с чем-то внутри. А потом его голос становится тише:
— А ты изменилась, знаешь?