Венеция, эпоха Возрождения.

Вечерний воздух был пропитан ароматами лаванды и свежескошенного сена, а узкие улочки, вымощенные бледным камнем, ещё хранили дневное тепло. Фонари, пылая янтарным светом, разгоняли мрак под сводами аркад, но не могли заглушить бесконечный шёпот города — звон колоколов, скрип повозок и далёкие голоса трубадуров, что воспевали влюблённых.

Полная луна лилась серебром на крыши старого города, укрывая его дымкой сна. Башни соборов вздымались ввысь, их шпили терялись в ночном небе. Узкие улочки источали аромат свежего хлеба и пряных трав — лавки пекарей не затихали даже после заката.

Руслан скользил между колоннами, вдоль увитых плющом стен, вглядываясь в светлое окно на втором этаже особняка. Её окно — то самое, затянутое тонким кружевом — сверкало в темноте отблеском свечи. Вечерний воздух был напоён пением сверчков, а где-то вдалеке звучала лютня.

Он вспомнил тот бал — блеск золотых тканей, перламутровые веера, лживые улыбки придворных дам. Она выделялась среди них, не яркостью наряда, но лёгкостью движений, будто была соткана из самых дорогих тканей. Теперь она здесь, за тонким стеклом, и он ждал.

С тех пор Руслан искал встречи. Он оставлял письма под камнями мозаичного фонтана, подбрасывал белые розы в её сад.

Она — дочь человека, чья семья не одобряла его взгляды, его мечты, его стремление к новому. Её отец хотел выдать её за знатного господина, но Руслан был лишь сыном купца, пусть и состоятельного.

Наконец, лёгкий скрип ставен — и вот она. Волосы цвета каштана отливают медью в лунном свете, глаза таят в себе тысячи ненаписанных стихов.

Он делает шаг вперёд, опуская ладонь на камень.

— Я должен был тебя увидеть... Ты единственное, что в этом мире стоит греха.