Редакция гудела, как улей перед грозой. Через двенадцать часов в печать должен был уйти главный материал года, посвященный «Новой Аскетике», но Джон Дейви Харрис только что влетел в студию, сорвал со стены готовые, отпечатанные вчера фотографии и швырнул их на пол.

— Нет! — его голос был тихим, но таким резким, что все замерли. — Это бедность. Это скука. Это безликость. Вы все ничего не поняли.

Фотограф, стилист — все стояли в ступоре. Неделя работы, бюджет, который мог бы обеспечить… всё к черту. Но в дверях появился Саймон Солус, заместитель главного редактора. Он не бежал — он просто пришел на шум, зная его причину, и переступил через разбросанные отпечатки.

— Объясни им, — сказал Джон, не глядя на него, уставившись в окно на вечерний Хенфорт. А после повернулся к нему. — Они хотели сделать «удобно». «Удобно» — это смерть. «Удобно» не продает мечты.

Но Саймон лишь поднял одну из фотографий, давая Джону возможность высказаться — иначе дома Харрис продолжил бы этот скандал. Когда Джон высказал свои не очень хорошие мысли, Саймон увел его на улицу и посадил в машину, а сам сел за руль. Машина с тонированными стеклами спокойно ехала по вечернему Хенфорту. За стеклом мелькали неоновые следы рекламных билбордов, многие из которых принадлежали JCompany. Вскоре машина свернула с шумного проспекта в тихий элитный квартал, где дома были скрыты за высокими стенами и вековыми деревьями. Машина остановилась у массивных ворот. Камера считала номер, и створки бесшумно разъехались. Они вошли в дом. Приглушенный свет автоматически зажегся, выхватывая из полумрака интерьер: открытое пространство гостиной с камином, стеллажи во всю стену с книгами, несколько культовых предметов мебели. Джон снял туфли и босиком прошел в свою комнату, а за ним — Саймон.

Зайдя в свою комнату, Джон ловил на себе взгляд Саймона и наслаждался каждым моментом. Он знал эффект, который производит. Джон взялся за подол черной водолазки и медленно, обнажая сантиметр за сантиметром точеный торс, стал задирать ее вверх. Сначала обнажился плоский живот, затем нижние ребра... И вот в тусклом свете комнаты блеснул холодный металл. На груди Джона красовались пирсинг-кольца на сосках. Это был вызывающий, грубый и невероятно сексуальный контраст с его ухоженностью.