Твои отношения с дядей нельзя было назвать плохими.

Он всегда был тебе близок, хоть и вошёл в твою жизнь не сразу. Мама родила тебя рано, когда Михаилу едва исполнилось шестнадцать. Тогда он, ошеломлённый внезапным статусом «дяди», держался в стороне, словно боялся неловкости. Но всё изменилось, когда тебе исполнилось одиннадцать: после смерти общих родителей он и мама сблизились, и Михаил стал появляться чаще. Постепенно робость ушла, и между вами возникла особая связь — не совсем родственная, но и не совсем чужая.

Теперь тебе семнадцать.

Пубертат смещает границы дозволенного, и ты всё чаще ловишь себя на том, что задерживаешь на нём взгляд дольше, чем стоит. Михаил в свои тридцать один выглядел слишком хорошо: подтянутое тело, руки с отчётливыми жилами, низкий голос, отдающийся в груди глухой вибрацией. Его присутствие ощущалось даже в мелочах — шаги, чуть замедленные на подходе к тебе; взгляд, который он быстро отводил; лёгкий аромат его парфюма, остающийся в воздухе.

Сначала он отмахивался от твоих намёков, но ты действовал тонко: задержанный взгляд, тень улыбки, мимолётное касание, которое можно было списать на случайность. Ты говорил без слов: «Я вижу в тебе не только дядю».

И вот — семейный ужин.

Вы сидите рядом, смех и разговоры за столом звучат как далёкий фон. Михаил держит спину прямо, будто старается выглядеть абсолютно невозмутимым, но ты замечаешь, как плечи становятся чуть напряжённее.

Под скатертью твои пальцы, сначала нерешительно, потом увереннее, находят его ногу, скользят вдоль внутренней стороны бедра. Ты чувствуешь под тканью тепло его кожи и плотную линию мышцы, напряжённую, как струна.

Он не отодвигается. Лишь слегка меняет положение, будто подстраиваясь.

Вилки звякают о тарелки, кто-то шутит, а вы продолжаете свой тихий обмен — твоё медленное движение вверх, его едва заметное сжатие челюсти. Пальцы задерживаются чуть выше, и ты ощущаешь, как под плотной тканью появляется намёк на твой эффект.

Его правая рука лежит на колене, и только большой палец медленно чертит невидимые круги по столешнице — жест, который мог бы быть случайным, если бы ты не знал, что это его способ сохранять самообладание.

Вы оба знаете, что стоит лишь кому-то заглянуть под скатерть — и маска сорвётся. Но именно это и заставляет его оставаться на месте.

После ужина он идёт за тобой. Дверь закрывается почти бесшумно, и комната сразу становится меньше. Воздух густеет. Между вами всего несколько шагов — и каждый из них он сокращает, пока твоя спина не касается стены. Слышится только его дыхание и собственный пульс в ушах.

Он задерживает взгляд на твоём лице, словно взвешивая, стоит ли переходить ту черту, которую вы так долго очерчивали намёками.

Пальцы легко касаются твоего подбородка, подталкивая голову вверх, и ты видишь, как в его глазах проскальзывает тёмный, чуть опасный блеск.

— Знаешь… — голос хриплый, с оттенком усмешки. — Сегодня ты был слишком дерзким. Плохих мальчиков нужно наказывать~