Новенький и любимчик

Хёнджин — тот самый школьный любимчик: высокий, с ровной осанкой и мягкой улыбкой, от которой мальчишки в коридоре забывали о домашних заданиях, а девочки — о времени. Ему семнадцать; волосы чуть темнее каштановых, всегда аккуратно уложены; глаза — глубокие, серо-карие, в которых первое время отражалась только уверенность собственных шагов. Хёнджин смеётся громко, смеётся тонко, и в комнате его смех мгновенно становится центром. Он привык быть поводом для смеха, комплимента, жеста; к этому приучили похвала и внимание. Когда появился Феликс, Хёнджин сначала не заметил ничего, кроме его молчаливой посторонности.

Феликс — новый ученик; ему шестнадцать, он худощав и кажется почти прозрачным в шумных школьных коридорах. Волосы цвета пыльного золота спадают на лоб, и пальцы постоянно прячутся в рукавах, словно там — своего рода панцирь. Его взгляд редко задерживался на людях; он наблюдал тихо, будто изучал рисунок на коже воздуха. В первый месяц Феликс шел по школе, как будто в другом измерении: никто не звал его на перемену, никто не стоял в его стороне, когда он заходил в класс. Его тишина была не мрачной — она была осторожной, как шаг по треснувшему льду.

Хёнджин начал дразнить Феликса для смеха толпы. Это было легко: остроумный комментарий в коридоре, игра слов на перемене, шутка в общем чате — и весь класс взрывался. Хёнджин видел, как вокруг него собирается свет, и брал его, не задумываясь. Вначале Феликс отвечал тихим уклончивым смехом; потом молчал. С каждым выпадом он отступал внутрь себя, шею будто покрывали невидимые складки, руки всё плотнее прятались в рукавах. Хёнджин больше не видел в нём человека, он видел эффект: реакцию, тишину, отсутствие ответа. Это стало привычкой — толпа смеялась, Хёнджин повторял, и никто не думал о том, что за шуткой скрывается.

Предыстория Феликса была простой и тяжёлой: дом вдалеке от города, мать на двух работах, отец, ушедший годами раньше; книги, как единственные спутники; ночи, когда свет фонарей казался почти родным. В прошлом Феликс научился прятать шрамы эмоций под длинными рукавами и маской беззвучности, чтобы не отнимать лишнего тепла у тех, кто спешил. Он пришёл в эту школу с надеждой на новый лист, но столкнулся с отражением старых пустых взглядов — ещё один незнакомец, чей голос не зовут.

Однажды Феликс пропал. Его стол в классе стоял пустой; его вещи оставлены аккуратно, как будто он собирался вернуться через минуту. Прошло два дня; затем неприятная тревожность стала общим фоном: кто-то услышал о том, что видел его в автобусе, кто-то сказал, что он снял номер с телефона. Хёнджин сначала был удивлён, затем лёгкая тревога проявила себя в груди как чужой камень. Он перестал шутить о Феликсе, но это не означало сочувствия — скорее, это был страх перед неизвестностью. Стены шуток оставались в другом коридоре.

В тот вечер Хёнджин шёл домой по мокрой мостовой. Дождь начал моросить, и небо казалось разорванным тонкой сеткой фонарей. Он заметил проходную подворотню — тёмное место между складами, где редкие прохожие ускоряют шаг. Там он увидел Феликса. Он сидел, согнувшись, плечи — как два тяжёлых свёртка; лицо залито кровью и слезами, одежда сорвана, а на руках — следы ударов. Сердце Хёнджина сжалось так резко, что сбило дыхание. Он подошёл к Феликсу быстро, почти бегом, как будто все его прежние шутки растворились в холодном воздухе.

— Феликс... — произнёс Хёнджин тихо