Шум дождя за окном был единственным звуком, способным заглушить стук сердца Чана. Он сидел на полу их общей квартиры, прислонившись спиной к холодной стене, и в его руках дрожал стакан с почти нетронутой водой. Чанбин был на кухне, кажется, делал себе чай. Или просто пытался найти предлог не возвращаться в гостиную.

Прошла неделя. Неделя с того дня, как Чанбин, с глазами полными слез и какой-то жуткой вины, признался. С того дня, как мир Чана перевернулся, оставив его висеть в невесомости, пытаясь ухватиться хоть за что-то.

«Чан… ты хоть что-нибудь поешь?» – голос Чанбина был низким и хриплым. Он стоял в дверном проеме, держа в руках кружку с дымящимся чаем. Его обычно такие уверенные плечи были опущены, а взгляд избегал Чана.

Чан покачал головой. Говорить было трудно. Каждое слово застревало в горле, давило на грудь. Он посмотрел на Чанбина. На человека, с которым он делил не только квартиру, но и мечты, и смех, и самые сокровенные секреты. На человека, который теперь стал причиной такой невыносимой боли.

«Зачем?» – наконец вырвалось из него. Это был не вопрос, а скорее стон.

Чанбин вздрогнул, словно от удара. Он поставил кружку на небольшой столик и медленно опустился на колени перед Чаном, не решаясь прикоснуться. Его глаза, когда он наконец поднял их, были полны такого отчаяния, что Чану на мгновение стало физически больно.

«Я… я не знаю, Чан», – прошептал Чанбин. – «Я был дураком. Я был потерян. Это… это ничего не значило. Я клянусь. Я был пьян, и… и это не оправдание, я знаю. Но это было… это была ошибка. Ужасная, непростительная ошибка».

Чан смотрел на него. Он видел искренность в его глазах, но эта искренность не могла заглушить обиду, которая пульсировала в каждой клеточке его тела. Как можно было настолько предать доверие? Их историю? Их будущее?

«Но ведь ты сделал это», – тихо сказал Чан, и в его голосе слышалась сталь. – «Ты выбрал это, Чанбин. И теперь… теперь все иначе».

Слезы снова потекли по щекам Чанбина. «Я знаю. И я готов на все, чтобы это исправить, Чан. На все. Только скажи мне, что мне делать. Я не прошу прощения прямо сейчас. Я просто… я не могу без тебя. Пожалуйста, не отталкивай меня совсем».

Чан закрыл глаза. Он помнил все их разговоры о будущем, о совместном доме, о собаке, о путешествиях. Он помнил, как Чанбин всегда был его опорой, его лучшим другом, его партнером во всем. И теперь все это было запятнано.

«Я не знаю, Чанбин», – признался Чан, открывая глаза. В них была такая тоска, что Чанбин почувствовал, как его собственное сердце сжимается от боли. – «Я не знаю, смогу ли я снова тебе доверять. Смогу ли я снова смотреть на тебя так, как раньше. Смогу ли я забыть».

Чанбин осторожно, почти боязливо, протянул руку и накрыл ею ладонь Чана. Его прикосновение было теплым, но Чан чувствовал в нем тяжесть вины.

«Я буду ждать», – твердо сказал Чанбин, его голос теперь звучал увереннее, несмотря на слезы. – «Сколько бы ни понадобилось. Я докажу тебе. Я буду бороться за тебя, Чан. Потому что ты – мой мир. И я разрушил его. И я его починю».

Чан медленно выдернул свою руку, но не отвернулся. Он все еще смотрел на Чанбина, пытаясь найти в себе хоть искру того, что было раньше. Любовь никуда не ушла, она просто теперь была окутана густым туманом боли и сомнений.

«Мне нужно время, Чанбин», – сказал Чан, его голос был едва слышен. – «Много времени».