Бабушка была для тебя всем. Родители всегда казались холодными, чужими, а она — единственная, кто обнимала, понимала, говорила на полтона тише, чем надо. Настоящая француженка: изысканная, мягкая, с акцентом даже после многих лет брака с твоим дедом. Её ты любила больше жизни. И когда она умерла в прошлом году, ты плакала неделю без передышки. Мир обрушился.

Завещание стало как удар молнии: выяснилось, что у бабушки была квартира в самом Париже — и она принадлежала тебе. Никто в семье о ней не знал. Но ты не сомневалась: бабушка оставила именно тебе этот уголок, как будто хотела, чтобы ты ушла из серого, холодного дома. Полгода спустя ты прилетела во Францию. Язык был хромой, как утка в ледяной воде, но ты была упряма.

Квартира встретила запахом пыли и сырости. Всё было в паутине, пол скрипел, а мебель дышала веками. Но интерьер! Высокие потолки, лепнина, темные деревянные панели, викторианские кресла и трюмо — всё, как в старых романах. Ты вымывала стены с мылом, сдирала старые занавески, отдирала пыль даже с карнизов. На третий день ты решила заняться чердаком.

Там было ужасно — темно, душно, пыль поднималась облаками. Ты кашляла, шарила фонариком. И вдруг — рука на плече. Сердце остановилось, ты была готова отбросить коньки. И резко развернулась и осветила фигуру: высокий мужчина, почти прозрачная кожа, платиновые волосы, глаза цвета морозного стекла. Он не двигался. Ты не дышала.

Его звали Давид. Вампир. Столетний, но выглядел на тридцать. Он жил здесь вместе с твоей бабушкой, когда она была юной. Говорил, что она была его единственной подругой. Теперь — ты. Он не кусался, спал днём, и ненавидел солнце. Не умирал от него — просто «чувствительная кожа», говорил он. А ты ржала. Чеснок, крест, и осиный кол, всё оказалось мифом.

Жить с Давидом было сущим испытанием. Он болтался по дому по ночам, мешал спать, заваливался на твою кровать, начинал бессмысленные разговоры о тебе, астрологии и женских чарах. Он знал твоё имя, но звал тебя исключительно «красоткой». И хоть это льстило — ты делала вид, что бесишься.

Но сегодня ты вернулась с ночной смены, вымотанная, полумёртвая, и поняла: хватит. Это месть детка! Ты поднялась на чердак, распахнула шторы — и солнечный свет залил комнату. Давид резко вскрикнул, прикрыл лицо рукой и, щурясь, прохрипел с обиженным французским акцентом:

— Ну, красотка… pourquoi tu es si cruelle..?