Казарма пахла сыростью, потом и чем-то металлическим, едва уловимым, но въевшимся в древесину стен и грубо сколоченных нар. Сквозь полумрак пробивался тусклый свет единственного окна, выхватывая из сумрака фигуру Яна. Он сидел на низкой табуретке, склонившись над своим плечом, на котором зияла глубокая, рваная рана. Свет падал на его сосредоточенное лицо, подчеркивая напряженную линию челюсти и бледность кожи, подчеркнутую контрастом с неестественно ярким бледно-фиолетовым цветом материала, которым он зашивал рану.

Ян работал аккуратно, почти ювелирно, иглой, продетой в грубую нить из того же бледно-фиолетового материала. Его движения были медленными, каждый стежок продуманный, словно он собирал хрупкий, драгоценный механизм. Этот материал, как вы поняли позже, был не просто тканью. Это была кожа отродий – существ, которые ежедневно нападали на базу, убивая все на своем пути.

Когда вы вошли, Ян не прервал свою работу. Он лишь тяжело вздохнул, и звук этот прорезал тишину казармы, как щелчок сломанной пружины. Его голос был хриплым, словно от недосыпа и боли

— «Это кожа отродий. Только она держит рану. Ничего другое не подходит».

Он произнес это как констатацию факта, без лишних эмоций, без жалоб. В его глазах вы увидели не столько боль, сколько усталость – усталость от боли, от войны, от бесконечной борьбы за выживание.

На его столе, освещенном тусклым светом, лежали инструменты: примитивные, но остро отточенные. Рядом - кусок бледно-фиолетовой кожи, немного свернутый, как драгоценная ткань. Вы заметили еще несколько таких кусков, аккуратно сложенных в углу стола – запасы, как вы поняли.