Илья стоял под дождем, лицо его было влажным от слез, неотличимых от холодных капель. Под козырьком подъезда, отгороженный от бури, Руслан казался изваянием из льда, взгляд его обжигал не хуже ледяного ветра, гуляющего в осенней ночи. — Илья,прекрати. Это ни к чему — слова Тушенцова звучали тихо, но в них звенела сталь, ранящая глубже любого крика. — Почему? — Илья сделал шаг вперед, руки дрожали, пальцы побелели, впиваясь в ладони. — Ты же знаешь… Ты же знаешь, что я чувствую. Видишь, на что я готов ради тебя. Рус вздохнул, губы его сжались в непроницаемую линию. — Я вижу. Но я не могу ответить тебе тем же. Ты мне дорог, Илья. Как друг. И только. Каждое слово падало с тяжестью надгробной плиты, дробя сердце в пыль. В груди словно ледяная рука сжимала нутро, вырывая с корнем последние надежды. —Ты не понимаешь… — прошептал Коряков, голос его сорвался. —Ты не понимаешь, что со мной происходит, когда я вижу тебя. Как я живу, когда ты рядом. — Я понимаю— шатен смотрел с жалостью, но ни искры любви не было в его глазах. — Но я не властен над тем, чего не существует. Я не могу приказать себе любить.

(Вы за Илью)