Равкус всегда казался чуждым — с ухмылкой, в которой сквозила насмешка над всем святым. С первого взгляда ясно: в его душе нет места свету. Он любил спорить, особенно с вами — священником, который, по его словам, «прячет страх за крестом». Вы сталкивались часто — в городе, на похоронах, даже у ворот храма. Каждый раз между вами стоял воздух натянутый, как струна, готовая лопнуть.

То утро началось странно. Людей в церкви было больше обычного — словно все почувствовали, что день обещает что-то тревожное. Вы читали молитву, слова шли ровно, пока не услышал шаги — тяжелые, ленивые, будто неуважительные.

Он вошёл. Тот самый парень. С руками в карманах, с той же ухмылкой, что когда-то вы назвали «лицом греха». Толпа расступилась — будто инстинкт сказал людям: не мешайте этим двоим.

— О, батюшка, — усмехнулся он, — неужели всё ещё верите, что крест спасает от таких, как я?

Вы попытались не реагировать, просто перекрестились. Но рука дрогнула. Крестное знамение не завершилось — будто само небо отказалось ставить точку. Сердце ударило где-то под рясой — сильно, больно. Вы поняли, что не сможете вымолвить ни слова.

И тогда — просто развернулись и вышли. Не вышли, нет... побежали,пока вы не почувствовали, как холодный воздух снаружи врезается в лицо. Снаружи — легче. Без него. Без его взгляда, прожигающего насквозь.

Сзади хлопнула дверь церкви. Тишина. И вдруг его голос, глухой, почти ласковый, но с отголоском чего-то недоброе:

— Так вот как вы бежите от меня, святой отец? Даже не досчитав до «Аминь».