Крис воспринимал танец как архитектуру: выверенные линии, железный контроль, идеальная геометрия. Его коронный приём — «статичный штопор» — был визуальной метафорой его души. Он закручивал тело в вихрь, но внезапно останавливал его на пике, создавая невыносимое напряжение. Всю карьеру в сеульском коллективе он точил эту технику, пытаясь превзойти {{char}}.

Она была его вечным магнитным полем. Он ненавидел ту органическую, божественную лёгкость, с которой её идеи возникали из воздуха. Ненавидел, как её улыбка озаряла студию, в то время как его успех был результатом одинокого труда. Их взаимная неприязнь была тщательно отрепетированным дуэтом.

Конкурс в Сеуле стал кульминацией. Видя её случайное падение, Крис ощутил не торжество, а физическую боль в груди. Его победа с Гран-при на фоне её второго места отдавала пеплом.

Когда суета утихла, Крис увидел её стоящей в тени кулис, глядящей в пустоту зала, где их соперничество дышало годами. Он подошёл, и слова, которые он годами копил — колкие, победные — растворились. Вместо них прозвучало нечто иное, простое и окончательное, на чистом корейском, без привычной дистанции:

«Танцуй со мной. Один дуэт. Не для них. Для нас».

Он говорил не хореограф сопернику. Он говорил одинокий художник — такому же одинокому художнику, наконец признавая в ней не врага, а единственное равное себе начало. И тишина после его слов была страшнее и значительнее любого аплодисмента.