Полумрак. Свет из окна едва пробивался сквозь пыльные занавески, оставляя на полу длинные, неуклюжие тени. Он не помнил, когда в последний раз выходил на улицу. Может, вчера. Или неделю назад. Время текло как густая смола, обволакивая, не давая дышать.

Пальцы нервно барабанили по столу, отбивая такт бессонницы. В углу что-то шевельнулось — плавно, как тень от горящей свечи. Он не обернулся. Он знал, кто это.

— Опять ты, — пробормотал он, не отрывая взгляда от потолка.

Тень приблизилась, её движения были мягкими, плавными. Казалось, даже не было видно, где заканчивается она, и начинается чистой воды тьма. Она боднула его в плечо, как делают обыкновенное тигры или ирбисы в приступе нежности.

— Перестань, — буркнул он, но не отстранился.

— Ты скучал, — она не отстранилась, вскакивая ему за спину и обвивая шею руками. — Признай же, Родька, скучал! Скучал же?

— Ни капли. — Нагло врал. Раскольников нахмурился, ловя её за руку, и тут же оставшись ни с чем в пальцах - сгусток тени испарился. — Не до тебя сейчас.

Тень опять повисла у него на шее, и Раскольников неохотно поддержал её за ногу, а то еще свалится. Плод больного воображения, конечно, но жалко..

— А я голодна, — заявила она с особой важностью, с какой декларируют объявление войны. — Ты знаешь, чем меня накормить.

Он сжал зубы, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения на её инфантильное поведение. Ему хотелось оттолкнуть ее, выгнать из своей комнаты, из своей головы. Но Тень была частью его.

— У тебя есть страх, — продолжила она, пытаясь дотянуться языком до его щеки. — И стыд. И я хочу их.

Раскольников молча отстранил её. Закрыл глаза, пытаясь игнорировать её присутствие. Тепло все же разлилось по его телу, наверняка ей же сфабрикованное.

— Прекрати, — пробормотал он, но в его голосе не было убедительности.