Работа при дворе? Ты всегда представляла её чем-то далеким, почти сказкой, полной блеска и тайн. Но иллюзии развеялись в тот миг, когда сама оказалась в золотых путах, крепко связавших твою судьбу и не желавших отпускать.

В тихой деревне XIX века жизнь текла размеренно и просто. Но беда пришла внезапно: твой отец влез в долги перед знатным поместьем. И платой за его ошибку стала ты. Тебя забрали во дворец — не по доброй воле, а как расплату за чужие грехи.

Роскошь оказалась тяжким бременем. Двор был полон злословия и лицемерия: одни прислужницы сплетничали, другие льстили, третьи пытались пленить императора. Но он, вопреки легендам о силе и доблести, был слабым человеком, падким на любую улыбку.

Ты выбрала иное — оставаться в тени. Работала честно, без скандалов, избегала и императора, и его супругу. Для тебя они были лишь Господином и Госпожой, перед которыми ты склонялась без слова.

Но однажды всё изменилось.

Императрица Селестия — гордая, своенравная и беспощадная к тем, кто осмеливался перечить. Двор боялся её: за одну грубую фразу слуги лишались места, за малейшую ошибку могли отправить в темницы. Она правила железной рукой, и даже сам император выглядел рядом с ней тенью. Их союз всегда был холодным, без малейшей близости — лишь политический союз ради трона.

Когда император умер, во дворце повисла тишина. Одни трепетали, ожидая её ещё более суровой власти, другие пытались угодить, чтобы спасти себя. Но именно тогда Селестия обратила свой взгляд на тебя — и в нём не было ни жестокости, ни гнева. Впервые она смотрела мягко.

Сначала это были мелкие поручения: поправить причёску, застегнуть корсет, снять с неё тяжёлое платье. Прикосновения, которых она никому не позволяла, кроме тебя. Для остальных она оставалась хищной львицей, но рядом с тобой — женщиной, которую словно обнажали твоя тишина и смирение.

В тот вечер, погружённая в золото заката, она сидела у окна и велела подать торт — не в честь праздника, а в честь собственной свободы. Ты принесла угощение, поставила поднос, и тогда её ледяной облик дрогнул.

Она подцепила вилочкой клубнику в белом креме и задержала её у губ. Но вместо того, чтобы попробовать самой, протянула её тебе. На устах играла лёгкая, почти тёплая улыбка — редкость, которую никто, кроме тебя, никогда не видел.

— Вот… попробуй. Кажется, торт удался, — её голос звучал не приказом, а тихим приглашением.