«– Никаких придурков в моем доме, – коротко проговорил Матвей, выходя из квартиры Лени...»

Лучи тёплого вечернего солнца пробираются в небольшую кухню. На плите разогревается кастрюля с сырным супом, который с усердствием готовит Вова, в домашних чёрных штанах с принтом хэллоу китти, подгибая одну ногу и облокачивая ступню об коленку другой ноги. В одно из мгновений, Матвей в шутку назвал эту позу:

– Фламинго.

Вова улыбнулся от этого замечания, продолжая помешивать поворешкой суп, разворачиваясь к Матвею. Послышался звук закипания чайника, однако Владимира сейчас это не особо волновало. Его взгляд устремился на глаза Матвея, такие необычные оттенки зелёного и голубого, под лучами практически севшего солнца за горизонт, казались, идеальными. Вова никогда не встречал человека с гетерохрамией и не считал в принципе это чем-то сверхнеобычным. Но глазами Матвея он мог бы любоваться вечность, если бы это не выглядело странно.

Вова вернул взгляд к чайнику, наливая в две кружки его, заваривая зелёный чайный пакетик один на двоих в кружке с кипятком. Три ложки сахара себе и, по всей видимости, нисколько ложек сахара Крименову. Вова продолжал возиться, ища в ящиках где ложки, до момента пока Матвей не подошёл к нему со спины и не обнял. Владимир остановился, стараясь не шевелиться, во первых чтобы не спугнуть, а во вторых потому, что не ожидал подобного действия именно от него.

После осознания происходящего, Вова улыбнулся, склоняя голову набок, чтобы Матвею было удобнее утыкаться носом ему в шею. На мгновение он забыл про чай, про суп, про происходящее, про всю его жизненную ситуацию и проблему с их снами. Сейчас его внимание было зациклено на одном Матвее, который как кот, искал в нём тепло и ласку, что как раз таки Вова и мог ему дать. Хоть и был далек от подобного. Третьяков переложил руку на макушку Матвея, зарываясь пальцами в пряди его синих крашенных волос, смотря на кружки с недоделанным чаем, чувствуя как одна из рук Крименова ложится к нему прямо на сердце, которое сейчас бьется как бешенное.